ЗАЧЕМ ИДТИ
В ОКЕАНСКИЙ ПЕРЕХОД

Я стал капитаном совсем недавно, два года назад сдал на права. В детстве немного занимался парусным спортом на чем-то вроде «Оптимиста». Вспомнил про все это несколько лет назад, когда мы с другом гуляли в Подмосковье и решили покататься на лодке. Сидим и понимаем, что много чего помним, знаем названия веревок. После этого мы решили пойти поучиться, нашли «Силу ветра», а дальше само завертелось.

Я относительно много путешествую и поначалу напрашивался к друзьям в Норвегии, Черногории, Индонезии на пару дней, когда узнавал, что у них есть лодка. Так постепенно получал какую-то практику. Потом я поехал в Грецию, где впервые был не старпомом и не просто человеком, который может правильно дергать веревочки, а капитаном. Было очень стремно, кажется, я уже забыл половину вещей, пришлось их вспоминать на практике. А еще быть капитаном — это не просто управлять лодкой или знать, как она устроена. Это умение находить выход из безвыходных ситуаций и не паниковать.

Это была Учебная регата, мы там гонялись. На своей лодке я слил всю воду, кроме одного бака — это же три тонны воды, а мне надо быть легким, чтобы выиграть. Все было нормально, пока я не узнал, что третий бак дырявый и полностью пустой. А мы уже на якорной стоянке и без воды. Хорошо, хоть топливо не слил. Круто, что рядом были взрослые опытные дяди — Пинигин, Сколков, Егоров, у которых можно было спросить совета. После регаты я решил сразу ехать дальше — в перегон через Атлантику.

Когда я на это дело подсел, хотелось как можно больше ходить в разных условиях, чтобы понимать ветер, лодки, их конструктивные и ходовые особенности. Это интересно еще и потому, что позволяет понимать свои собственные возможности, например, готов ли я что-то терпеть месяц или нет. Перегон — это же еще и изоляция с людьми, важно хотя бы не терять контакт полностью. Потому что люди разные бывают, с кем-то прикольно, с кем-то нет.

Закончилась регата в Греции, после вечеринки закрытия мы проснулись с Максом Пинигиным в шесть утра, прилетели в Лиссабон и добрались до корабля. Сложно по-другому называть яхту «Фокус», там только пушки не хватает — это парусник весом в шестьдесят тонн. Там есть моторное отделение, и это не просто ящичек с мотором под лестницей, это комната, куда ты заходишь, там стоит два двигателя, можно в них покопаться, одежду посушить. Это было сильное впечатление.

Мы приехали, а нам говорят: «Друзья, по погодным условиям надо выходить сейчас». Жутко хотелось спать, но мы поехали в магаз, купили продуктов. Лица ребят, которые в этом месте сходили с лодки, говорили нам: «Больше никогда в жизни! Земля — это прекрасно, вода — плохо». Это был момент саспенса. Мы купили еды и вкусно поели, что, кстати, вообще не противоречит яхтингу. Можно еле выживать там в суровых условиях, но спуститься в теплую и уютную кают-компанию, очень вкусно поесть и отдохнуть.

Нас было семеро: я, Макс, Коля с Алиной, батюшка Сергей, Валера Белобеев и капитан яхты — литовец Арунас. Валера, кажется, думал сначала, что он приехал на большую регату с аперолем и тусовками. И в течение недели мы наблюдали трансформацию из веселого паренька, который любит вечеринки, в морского волка. Мне кажется, вторая неделя позволила ему отойти от первой и уже получить удовольствие.

У перегона много своих особенностей, например, нас сразу начало сильно качать. Я примерно так себе все и представлял, кроме того, что есть момент, когда ты хочешь, чтобы все это остановилось просто. Хватит качать лодку — ну, правда, хватит! Уже голову себе разбил во всех местах. Ночью ты просыпаешься от того, что бьешься об потолок — это не метафора — меня подкидывало до верхней кровати. Пам! Или, наоборот, падаешь вниз. Первые два дня я пил таблетки от укачивания вроде драмины, а все остальное время потом просто пил.

Недели через две я попросил прислать еще теплых вещей. Это можно ощутить только на себе, когда ты шесть часов стоишь наверху и отовсюду на тебя летит английский смог — такие мелкие капельки. Ты сидишь на вахте, и ни кусочка кожи не смотрит наружу ни в коем случае. Температура — градусов восемь, но по ощущениям — минус сто. Я сидел на вахте в горнолыжной маске, иначе глаза становились такого красного цвета, как будто ты туда йод закапал.

Я называл эту игру «Джонни три куртки». Для тех, кому непонятно, на мне было: термобелье, флис, пуховые штаны и жилетка, сверху слой ветровок из полартека (в смысле ветровка, штаны и куртка). И еще я надевал оффшорный комбинезон — яхтенный непром. На ногах у меня были тапочки: у яхты «Фокус» такие высокие бортики, что внизу вообще не дует. Ногами я был дома.

К перегону нужно сначала подготовиться. Ты покупаешь еду и питьевую воду, заправляешь лодку тоннами воды для мытья всего. Потом смотришь на прогноз. Обычно это делали Арунас и я как старпом. У нас всегда был план, но мы корректировали его под свежий прогноз. Смотришь на ветер, рассчитываешь, как ты пойдешь, чтобы в какой-то момент не быть против ветра. В Атлантике против ветра лодка даже на моторе может вообще не идти. А если там еще течение, то надо все рассчитать, чтобы тебя в нужную сторону несло и ветер особо не мешался. В Средиземке просто не бывает таких течений, которые тебя несут в двадцать узлов. Мы рассчитывали переходы в том числе по течению, особенно в районе Англии и Ирландии. Например, при выходе из Фарер мы шли по течению, но против ветра — просто убрали паруса, и течение вынесло нас, куда надо.

После подготовки и прогноза вы начинаете исполнять намеченный план. Те, кто гоняется, сразу хотят делать что-то и бегать по лодке: «Надо колдунчики вешать на паруса? А как часто галс будем менять?» На «Фокусе» мы иногда сутками не меняли галс, из-за этого был постоянный крен на один борт. На правом галсе холодильники лучше было не открывать, или все оказалось бы на полу.

Остановок было немного: нам пришлось зайти в Испанию, в Ла-Корунье высадить Макса и Валеру, это было дня через два-три после старта. Вообще, время в перегоне — понятие очень относительное. Какой день и какая дата, я вообще не знал. Знал только ответ на вопрос «когда моя вахта». До сих пор, спустя несколько месяцев, я знаю, что с двенадцати до четырех мне надо встать и постоять на вахте.

Мы зашли в Ла-Корунью, и эти три-четыре дня, которые мы прошли, уже были такими насыщенными впечатлениями и опытом, что я вдруг подумал, может, мне не надо дальше плыть, и я все понял? В океане качает, холодно, надо думать, что делаешь, большая лодка — прикольно. Но мы пошли дальше.

Дальше был Бискайский залив, который, если неправильно рассчитать, не пройдешь — может унести глубоко в океан или развернуть. Мы его прошли более-менее спокойно. Очень классное ощущение, когда ты смотришь на эхолот и видишь, что под тобой два километра, и это кратчайшее расстояние до земли.

Вахты я попробовал сделать плавающие, чтобы все со всеми виделись. Мы стояли по двое, часов по шесть — утром и вечером. Ты три часа стоишь с одним человеком, потом он уходит спать, и ты три часа стоишь с другим человеком: можно новые истории обсудить (на самом деле, новые истории кончились в первый день). Дальше пошли рассказы из серии: «А что ты видел во сне?».

С Алиной мы вспоминали ужастики и обсуждали, кто чего боится, галлюцинации какие-нибудь: если ты долго стоишь один, то можешь увидеть какого-нибудь человека, которого нет на лодке. Шутки шутили, много молчали. Могли с Колей вдвоем стоять, час молчать, а потом кто-нибудь что-то вспомнит, завязывается разговор, начинаем спорить, обсуждать или, например, пытались как можно быстрее разогнать лодку, настраивая паруса.

Мы прошли Бискай, пришли в Брест, высадили батюшку Сергея, Колю и Алину. В Бресте я поиграл в игру «морячок на воле»: пошел в клуб до утра. Возвращаюсь утром, и Арунас говорит любимую фразу: «Андрей, по погодным условиям надо выходить сегодня».

Я сначала пытался доказать что-то, мол, куда мы пойдем сейчас, я вообще не спал, а залить топливо и воду — это несколько часов, и еще продукты купить. Но все было очень просто: открываем карту и прогноз — видно, как слева идет циклон. То есть, если прямо сейчас не выйти, попадем в этот циклон. И вдвоем это будет ад, потому что по прогнозу должно дуть семьдесят узлов, и я вообще не хочу это пробовать. То есть, конечно, хочу, но пускай это будет сюрприз, а не банальная глупость.

Идти вдвоем на «Фокусе» непросто. Вот ты идешь на одном галсе, у тебя стоят паруса, и тебе нужно повернуть. При этом у тебя мачта в районе двадцати метров, громадные паруса с очень большим натяжением. Ты не можешь просто повернуть и передернуть шкотик. Надо скрутить стаксель, который на самом деле генуя, а веревки на лебедках — канаты толщиной с мою руку. Или вот эти лебедки-кофемолки, которые вдвоем крутят, остальные электрические, всего лебедок там вообще шестнадцать. Ты скручиваешь парус, потом снимаешь бакштаг, делаешь поворот, переводишь грот, поднимаешь другой бакштаг, разворачиваешь парус. В одиночку это крайне сложно, но будить напарника, который только что лег, не очень хочется, так что, мы освоились.

Вахты мы уже стояли по одному по шесть часов. Вот мы идем в сторону Ирландии, в Дублин, и там очень активный траффик. Много кораблей, нельзя было расслабиться, постоянно с кем-нибудь сходишься-расходишься, смотришь по AIS. В какой-то момент я увидел огни и не понял, что это. На приборах нет никакого судна, маяка, ничего. Это был волнительный момент, потому что я видел, что мы шли примерно в одну точку, могли друг в друга врезаться. Что это, кто это — я не знаю.

Это могло быть какое-то очень большое судно где-то далеко или маленькая яхточка уже прямо перед нами. Я долго-долго смотрел и не мог распознать правильную комбинацию ходовых огней, в итоге оказалось, что это действительно маленькая яхта. Мы прошли очень близко друг от друга. У них просто не был установлен передатчик для AIS. Те, кто ходит в Средиземке, вообще не устанавливают эти штуки, потому что и так все видно. А в океане можно не заметить, особенно ночью.

Мы дошли до Дублина, там к нам присоединился экипаж «Фокуса». Мы недельку ремонтировали яхту, были небольшие поломки. Например, сломался привод от штурвала, который идет к перу руля, цепь разорвалась. Выглядит это так: ты сидишь, пьешь вино, красиво разговариваешь, ешь вкусный обед — и тут лодка внезапно начинает крутиться, волны бьют, вода хлещет через борт, какой-то артхаус. Ты подбегаешь к штурвалу, начинаешь крутить — а он вообще никакого сопротивления не оказывает, просто крутится. Будь я капитаном, не понял бы, что произошло. Но Арунас знал, поэтому мы перешли на запасное управление через румпель. Это такой рычаг, прямое соединение с пером руля. На «Фокусе» румпелем выступает большая труба диаметром сантиметров двадцать пять. Как будто водопроводную трубу согнули, привязали к ней веревки и завели на лебедки — получаются такие вожжи. И вот ты вожжами управляешь яхтой на парусах, потому что паруса не успеваешь спустить.

Все это в Дублине чинили. Я парус шил — специфический навык, потому что он же не тоненький. У меня было длинное толстое шило, которое я раскалял, чтобы оно проходило легко, а вместо нитки — маленький тросик. Тридцать сантиметров паруса я шил часа два по времени.

Потом мы поплыли на Фареры. И вот как раз тогда был сильный ветер и неплохая волна — до двух метров, как мне казалось. Ветер на порывах доходил до сорока, но, в целом, ничего такого. Я даже рифы не брал. У нас на лодке были все опытные, ну, если меня можно было уже назвать опытным. Остальные были, как боцман Афанасий, которому семьдесят лет, и пятьдесят из них он в море. Нас было четверо тогда, мы с Арунасом стояли по-одному. Боцман и механик стояли вдвоем.

Подходит очередь моей ночной вахты, я стою и понимаю, что лодка идет со скоростью одиннадцать узлов, а это очень быстро для «Фокуса». Двигатель я вообще заглушил. Все это очень красиво и стремно, потому что представляешь, какое сейчас натяжение на всех тросах. Сразу вспоминаются тупые ужастики, когда лопается какой-то трос и всех перерубает пополам. Как раз фаловая лебедка от грота заведена ровно под сиденье рулевого, где я сижу. Часа четыре сидел и думал: «Меня же просто выкинет из лодки». При этом, крен — тридцать градусов. Это когда-то, что было стеной, становится полом. Я стою на вахте один и понимаю, что если сейчас упаду за борт — случайно смоет волной — остальные только через несколько часов вообще поймут, что что-то не так.

Естественно, я пристегивался и был в спасике. Хотя механик Игорь спасик не носил, говорил: «Если я выпаду за борт, вы меня никогда не найдете. Так что дай я умру быстро и безболезненно».

У нас с Арунасом всегда было еще двадцать пять страховочных планов на всякий случай. Например, не все прогнозы сбываются. Бывает, что ты думаешь: «Вот здесь я пройду между островами, там, вроде, не дует», а оттуда как раз летит сильный ветер. Или думаешь, что место спокойное, а там зона усиления, и просто адище: громадная волна, сильный ветер, тебя начинает носить. Надо понимать, что бывает по-разному и всегда иметь десять запасных планов.

Еще стоит все время быть начеку в местах, где много судов и всякие зоны разделения движения. Было так: моя вахта кончилась, пошел в каюту. Лежу себе, и тут меня будят не просто: «Вставай», а типа: «Быстрей побежали!» Значит, что-то не так. Я выбегаю и вижу, что у нас берег в двадцати метрах — громадная скала уходит вверх. Откуда он тут вообще, непонятно, до берега миль сто. И тут я понимаю, что это не берег. Это океанический лайнер, и он нам уступил дорогу. Конечно, они должны нам уступать — мы же парусное судно, но в реальности этого почти не происходит. А этот уступил, и он просто громадный — как если сравнить апельсин и Землю. Я долго-долго смотрел, как он отходит. Еще один раз к нам подходило военное ирландское судно. Туман, полный штиль, идеально гладкая вода. Я стою на вахте и вижу резаный силуэт — по нему можно узнать военный корабль. Это большая махина, пушки, все такое. Он стоит прямо перед тобой, а на локаторе его нет, естественно. Он рядом с нами какое-то время походил и потом ушел. Как правило, когда они видят, что ты идешь на парусах, то успокаиваются.

Пока мы плыли, видели очень много разных птиц. Прямо птичьи базары на воде. В океане есть острова — торчит из воды какой-нибудь большой камень, и на нем тысячи птиц живут. Ты подплываешь, и они все взлетают, это очень красиво. Еще было много дельфинов, прямо каждый день их встречали. Чем севернее мы шли, тем интереснее становилось. Появился новый вид дельфинов, они стали крупнее. На мой день рождения, который я встречал там же, приплыли косатки. Они прямо выпрыгнули из воды.

Где-то у Фарерских островов видели черных гринд. Я так для себя и не понял, что это такое с точки зрения вида — похоже на зубастого дельфина, но больше. И еще пару раз мы видели китов, но очень далеко. Пытались их догнать, но они уплывали сразу же. В один из дней мы раза три увидели что-то. Вначале был фонтан из воды, потом просто хвост. Когда кит ныряет, он поднимает хвост. И потом я увидел вдалеке, как кит выпрыгнул и упал в воду. Это было в пятистах метрах от нас. Все так быстро произошло, что я не успел никого позвать. Если в эту секунду ты смотришь в другую сторону, то ничего не увидеть. И что тут скажешь? «Извини, то, что ты хотел увидеть всю жизнь, только что произошло, но ты не туда смотрел».

В будущем я снова хочу пойти в какой-нибудь перегон. Неделя — это круто, но чем дольше, тем сильнее эффект. Классно приезжать из одной страны в другую, это совсем другое впечатление о месте. В Ирландии можно неделю поездить на машине, так же на Фарерах и в Исландии. Иногда достаточно двух-трех дней, чтобы посмотреть место, например, от Фарер я устал на второй день.

Говорят, чтобы пойти в большой перегон, надо быть физически сильным. По этому случаю я вспоминаю историю. В Бресте я видел такую картину: на заправке подошла наша очередь, и я пошел принимать лодку. А заправка — это пирс, на котором ты швартуешься, потом протягиваешь шланг и заправляешь лодку. И я вижу, как швартуются бабушка с дедушкой, англичане — такие старенькие, что, кажется, едва держатся на ногах.

Я был уверен, что дедушка свою лодочку сейчас потопит. Но у него все рассчитано до сантиметров. Когда яхта уже почти касается пирса, он сходит с нее, а лодку потихоньку начинает относить. Он медленно-медленно идет, доходит, кладет швартовый на утку, и все — лодка идеально встает. Никогда в жизни не видел настолько точной швартовки.

Так что яхтинг и перегон в частности — это не про силу. У тебя есть лебедки, есть голова и инструменты, которые помогут тебе быть сильным. Когда ветер дует семьдесят узлов, даже самый сильный человек никакой шкот без лебедок и блоков не вытянет. Его просто унесет в океан, и все.

Перегон — это совсем особенный формат путешествия. В круизе у тебя чередуются раздражители и отдых, а тут одно накладывается на другое. И со временем ты не воспринимаешь раздражители как раздражители. Через несколько дней холодная вода, летящая в лицо, не вызывает никаких негативных чувств. Ты просто берешь и застегиваешь воротник. Все остальное время ощущаешь дзен.

В перегоне есть куча времени. Сначала ты просто смотришь по сторонам, думаешь о чем-то. Потом начинаешь болтать с самим собой, как бы договариваешь все внутренние диалоги. Или, наоборот, пялишься в точку часа два и не думаешь ни о чем. Потому что у тебя кристально чистая голова.

На лодке, кажется, что есть постоянная усталость, потому что ты дергаешь большие и тяжелые веревки, что-то делаешь, но все это становится фоном. Ты все это уже двести раз делал, тебе не надо больше задумываться. Только когда что-то идет не так, тогда включаешься, начинаешь думать. Наверное, вы представляете себе какую-то тишину при таком дзене, но на самом деле все ровно наоборот: жутко шумит ветер, шумит океан, двигатель работает, паруса хлопают, ты кричишь на кого-то или на тебя кричат. Но при этом ты по-другому себя ощущаешь, потому что у тебя другие размерности, другие понятия.

Восприятие вообще всего в яхтенном перегоне другое. У тебя нет ничего срочного, нет никаких планов. Просто ближайшие шесть часов ты бодрствуешь, потом можешь поспать.