КНИЖНАЯ ПОЛКА

Отрывок из книги Мортена Стрёкснеса о Северном море

Времена моря:
как мы ловили акулу на Лофотен-
ских островах

Наступила осень, и мы, конечно, тут же начали скучать по лету. Но не только по тому, которое жаркое, с арбузами и обгоревшими носами из-под кепок, но и по тому, где есть киты, рыбацкие деревушки и практически нетронутая природа — в общем, по лету на Лофотенах. В этом году наша ежегодная экспедиция на Лофотенские острова отменилась по тем же причинам, по которым отменились поездки у почти всего населения Земли, но летом 2021 года мы вновь планируем вернуться на Тролльфьорд, посмотреть на горные озера и поймать себе рыбу на обед.
А пока, предаваясь воспоминаниям о прошлых приключениях и предвкушая следующие, мы наткнулись на дико атмосферную книгу норвежского писателя, фотографа и журналиста Мортена А. Стрёкснеса «Времена моря», которая не так давно вышла в издательстве Corpus. Её полное название заодно заменяет и аннотацию: «Времена моря или Как мы ловили вот такеннную акулу с вот такусенькой надувной лодки». Психологический роман-путешествие с примесью семейной саги рассказывает о двух друзьях, которые пытаются поймать морского монстра как раз на Лофотенских островах, параллельно вдаются в воспоминания о судьбах своих семейств и прямо со страниц учат, как правильно ловить рыбу. В общем, чего мы тут, насладитесь сами:

Г Л А В А   1 7

На Скрову налетает осенний шторм, и погожих деньков как не бывало. Снова приходится основательно швартовать наше суденышко и понтонный мостик и дожидаться, когда стихия выдохнется. Шторм, налетев с юго-запада, задувает прямо в бухту. Настолько лютый, что встали и паромная переправа, и круизные теплоходы "Хуртигрутен". Ненастье мешает мне спать по ночам.
Морской драугр оглашает фьорд воплями, правя на веслах обломок челна во тьму зимней ночи. Море хлещет о сваи, подпирающие мостки Осъюрдгордена, ветер свищет во всех венцах, а дом охает от каждого штормового удара. Сверху вниз по дому расходится какая-то сдавленная дрожь, как от бензопилы: видно, вся крыша ходит ходуном. В пазах постукивают запертые раздвижные двери, из комнаты в комнату гулко стреляет эхо. Море и ветер гуляют по дому, сквозняком просачиваясь в вездесущие щели и зазоры.
Весь дом без остатка наполнен звуками, будто собор, потонувший в громогласии церковного хора или органа. Звуки смешиваются, сбиваясь в насыщенный многоголосый гомон. Звонкий, неравномерный плеск под мостками накладывается на глухой рокот, доносящийся с залива. Вся конструкция гнется и скрипит, словно деревянная яхта, рвущаяся со своих якорей.
Лежа в постели, я слушаю этот кошачий концерт. За гомоном я вдруг различаю необычный звук. Он раздается где-то рядом, не такой бравурный и оркестровый, как прочие, — должно быть, его источник находится тут же в доме. Словно кто-то (или что-то) всхлипывает на чердаке. Может, птица залетела? Я пытаюсь заснуть, но мешает это жалобное хлюп-хлюп. Плач вдруг смолкает, и я уже решаю, что почудилось. Но нет, вот снова. Подняться бы посмотреть. Но на чердаке нет ни света, ни свечки, черт ногу сломит, да и зябко к тому же. Выудив из чемодана свитер, уже собираюсь на чердак, но, сморенный, ложусь снова и засыпаю.
Во сне по мне бегут неутомимые волны. Снится мне, что я стою под отвесной скалою. Море передо мной стремительно прибывает, грозя превратиться в поток. Волна толкает впереди себя целую стену из трофеев, поднятых с морского дна: обломки кораблей, останки мертвых китов и скелеты. Высунувшись из проволоки водорослей, унизанной гирляндами пластиковых бутылок, гневно колышутся щупальца спрутов, таращатся огромные флейторылые рыбы и склизкие шарообразные существа из морских пучин заодно с образинами и чудовищами, каких встретишь разве что в старинных бестиариях... весь этот паноптикум надвигается на меня. И мне, едва балансирующему на уступочке между океаном и отвесной глыбой, некуда деваться. И в ту секунду, когда прилив настигает меня, я просыпаюсь. Как хорошо, что это был всего лишь дурной сон. Впрочем, еще во сне я начал смутно догадываться, что все это не наяву.
И все же что-то не так — мне снова чудится, что наверху кто-то тихонько всхлипывает. На этот раз, натянув штаны и запалив стеариновую свечку, начинаю взбираться по лестнице. Свечу задувает сильным сквозняком. Остановившись на лестнице, зажигаю свечу по новой. Пока стою, отчетливо слышу — точно женщина стонет, где-то в недрах чердака. В доме нас только трое; Хуго с Метте спят у себя в спальне, по соседству со мной. Ни ему, ни ей не взбрело бы в голову лезть наверх посреди ночи. Исключено, они и так не лазят на чердак и уж тем более не полезут туда хныкать, вот еще!
Мы так подолгу уединяемся на Осъюрдгордене, ни с кем не общаясь, что порой кажется, будто мы находимся на корабле посреди океана. Если бы Хуго и Метте ждали гостей, они давно бы известили меня и, уж конечно, ни при каких обстоятельствах не стали бы селить гостей на чердаке. Кто-то чужой, даже если бы чудом проник на остров, тоже не смог бы ночью забраться на чердак. Лестница надежно скрыта от посторонних взоров в потайном углу на втором этаже одного из главных домов, да вдобавок внутри дома тьма такая, что хоть глаз коли. Дверь, правда, не заперта, но если кто и прокрался в дом, чтобы переночевать, он мог бы без труда схорониться в одной из тридцати комнат. Никто не смог бы пробраться на чердак, даже если бы очень захотел.
Значит, это раненая птица. Или выдра? Нет, выдра скорее бы сунулась на первый этаж, полакомиться сушеной рыбкой, а если застукают, сигануть оттуда прямо в море — чего ради ей тащиться наверх? Ласка? Даже она не стала бы так наглеть — шастать по чужому дому, по комнатам, по этажам, с каждым шагом сокращая себе возможности для побега. Так что остается птица. Но как-то не похоже на птицу. Птица трепыхалась бы... но плакать безутешно, по-женски?
Первое, что бросается в глаза: пол на чердаке мокрый и скользкий, словно по нему проволокли склизкий студень. Всхлипывания слышатся все отчетливее, ошибки быть не может. Плачет ребенок или женщина, скорее последнее, звуки буквально завораживают. Горькая песнь, доносящаяся с моря и тонущая в глубине чердака. Но эта песнь не может принадлежать ни морю, ни чердаку. Между мною и голосом нету преград, и я продолжаю путь в глубь чердака. В тусклом стеариновом свете стараюсь не споткнуться о разбросанные невода и не обрезаться о ржавые обручи расставленных бочек.
Сирены сладкими песнями очаровывают моряков, которые, забыв все на свете, разбиваются о скалы. Цирцея обратила людей Одиссея в стадо свиней. В чердачном углу замечаю фигуру. Мне не страшно: я говорю сам себе, что, кто бы там ни был, он не может и не станет причинять мне зла. Силуэт размыт, я подбираюсь мелкими шажками, пытаясь вычислить, что, собственно, вижу перед собой. Длинные светлые волосы, голые плечи, грудь, а ниже... ниже рыбий хвост... да это же... Просыпаюсь... в горячем поту, словно искупался в парном море.
Наутро, открыв глаза, чувствую себя так, будто всю ночь метался в горячке. Хуго говорит, что ночью слышал сквозь стену мои стоны. Я говорю, что чуть не утонул в волнах собственных кошмаров. Тогда он добавляет, что слышал, как я ходил. Я ничего такого не припоминаю.

Г Л А В А   1 8

Ненастье не пускает нас в море, и предовольная гренландская акула беззаботно резвится в Вест-фьорде, радуясь отсутствию нависающей опасности в образе двух заядлых рыбаков на надувной лодке.
На второй день шторма (похоже, ветер слегка улегся, поменявшись со штормового на крепкий) иду гулять к скровским утесам и пляжам. По зеленовато-свинцовому морю ходят пенные буруны. Изрядно поживившись во время ночного набега, наутро вода выплюнула добытые трофеи обратно. С наветренной стороны на берегу лежат люры, выброшенные штормом: должно быть, закрутило в водоворот, подняло вместе с водной массой да и швырнуло на сушу. Выброшены, по всей видимости, только что, а то выдра, норка, ворон, ворона или белохвостый орлан давно бы их сожрали. Чуть поодаль нахожу мертвого тюленя, уже вспухшего.
Жители Оркнейских островов рассказывают легенды о шелках — "людях-тюленях", которые плавают в море в тюленьей шкуре, но, выходя на берег, превращаются в людей — людей соблазнительных и ликом прекрасных, что делает их особенно опасными для юных дев. В Северной Норвегии издревле страшились драугра — с этим существом связаны другие поверья. Драугр — восставший мертвец, являющийся в образе утонувшего рыбака, с красными, безжизненными очами и в ветхой кожаной жилетке. Голова по преимуществу изображалась в виде пучка водорослей. Другой приметой были непомерно длинные руки. Откуда ни возьмись, на обломке челна под рваным парусом драугр увязывался вослед живым рыбакам. Если он взывал к ним, те ни в коем разе не должны были откликаться на зов. Драугр предвещал смерть всем узревшим его, даже тем, которых не утащил за собой на дно тотчас. И, даже не явившись рыбаку воочию, драугр мог предвозвестить его смерть. Например, навести порчу на лежащую на берегу лодку. Если весла в лодке были выставлены вперед, сидящие на носу были обречены.
На своем веку Хуго встречал немало стариков, веривших в драугра. В их представлении, драугр живет не в сказках и легендах, но на самом деле. Правда, спроси их в лоб, они ни за что не признались бы, что верят в него — кому охота прослыть чудаком? Но до конца так-таки и не изжили драугра.
Дойдя до конца пляжа, я взбираюсь на горку, а за ней раскинулся еще один. Вылизанный дочиста — ни водорослей, ни травы. Море все унесло с собой. С краю находится заброшенный лодочный спуск со ржавыми рельсами, уходящими в море. В детстве я часто видел подобные колеи, проложенные на склонах холмов и на пляжах. По ним из эллингов и сараев спускали и поднимали лодки. Я же воображал, что рельсы проложены для поезда, который отправится на какую-нибудь подводную станцию, а пассажиры будут ехать в водонепроницаемых вагонах и любоваться из окон на сказочные виды.
Мы продолжаем: я — свой путь по прибрежной гряде, а шторм — бушевать; и чем дальше на запад ухожу я, тем больше сердится он. Иссиня-черная хмарь низко крутится по-над морем и скалами. Бряцание тарелок слилось с боем большого барабана. Однажды мне довелось пережить ураган — вот его музыки мне не забыть вовек. Обыкновенно бури воют и свищут. Внутри же урагана все светлые, высокие, знакомые звуки будто пропадают. Остается глухой, темный, насквозь продирающий рык, словно Вселенная явила тебе само нутро, исполненное ледяной злобы.
Воздух пахнет солью и свежестью, но отдает ноткой прелости — как если бы в душной и жаркой спальне с запертыми окнами слились два тела. Вода закачивается в узенькие щели между камнями, а после, уткнувшись в скалу, бьет вверх, подобно гейзерам. И каждый раз забирает с собой по несколько песчинок. Однажды, верно, из этих песчинок она устроит новый пляж на отдаленном берегу.
Чернеет вода, белеет пена. Ветер срывает с макушек волн водяные капли, и те, вихрясь, летят в сторону берега невесомой изморосью. А там, ударившись о скалы, обращаются в водяную взвесь. Молекулы воды танцуют на просторе мирового океана — растворяются, испаряются, замерзают и соединяются, каждый раз образуя все новые комбинации. Молекулы, летящие мне в лицо, неоднократно бывали в Мексиканском и Бискайском заливах, ходили Беринговым проливом и огибали мыс Доброй Надежды, да что там: за столько времени они наверняка повидали все моря — большие и малые. Проливаясь дождем, текли по земле, тысячекратно становились питьем для зверей, людей и трав, а после испарялись или утекали обратно в море. За миллиарды лет любая молекула успела заглянуть во все уголки Земли.
Море хлещется о скалы, то щелкая, словно кнутом, то ядовито шипя. Ветер рвет тучи, но за ними не видно солнца. Тяжело темнеет горизонт, на его фоне свет как бы сочится из зеленовато-серого моря, с боем карабкающегося на сушу. Внезапно я обмираю, испугавшись, что море сейчас доберется до меня. Да нет, пустые страхи — море просто пытается это сделать. Как только в голову могла прийти такая несуразная мысль, усмехаюсь я про себя, но сам, от греха подальше, перелезаю на горку повыше. Даже чайки отлетели подальше от берега, укрывшись от моря.
Книгу «Времена моря» можно купить у нас в магазине с доставкой
1600 РУБ.