Как я провел зиму в Антарктиде на парусной яхте

Тревор Робертсон. 1949 года рождения. Родился в Африке, вырос в Западной Австралии. По образованию геолог-нефтяник, работал на морских буровых платформах. Ходить под парусом начал с 20 лет. Как он сам говорит: ходил всегда, «когда была лодка и деньги на питание». В 1976 году он отправился на 34-футовом деревянном шлюпе из Австралии в Восточную Африку через острова Родригес, Маврикий и Сейшелы. Потом вокруг мыса Доброй Надежды в Бразилию и дальше на Карибы, где потерпел крушение и потерял лодку в 1978 году.

Пару лет работал на Карибах в чартерной компании, потом вернулся к работе на буровых, чтобы заработать на новую лодку. Скопив немного денег, купил убитый полутонник IOR, 30 футов. Отремонтировал его и в период с 1985-го по 1991-й прошел на нем традиционную кругосветку в пассатных широтах. Лодка досталась Робертсону недорого и была дешёвой в эксплуатации. В качестве мотора на ней был подвесник в 15 л. с. Она отлично лавировалась и управлялась, поэтому мотор из рундука извлекался очень редко.

Кругосветка, хоть и по простейшему маршруту, не обошлась без приключений. Раз лодку положило, волной выбило иллюминатор, и она набрала воды выше уровня диванов в каюте. Возле Йемена Робертсон попал под перекрестный огонь воюющих сторон, и четыре месяца спустя на бортах лодки появились ржавые потеки от застрявшей в них шрапнели. Пережил австралиец и попадание молнии, которое вывело из строя всю электрику. К счастью, последняя состояла из двух плафонов освещения, ходового триколора и эхолота — восстановить все было нетрудно.

По возвращении из кругосветки Тревор продал полутонник и приступил к постройке своей нынешней лодки Iron Bark. Название происходит от одного из видов эвкалипта с очень прочной корой, растущего в Австралии. Проект лодки — Wilo 2, стальной гафельный тендер, 35 футов, разработанный Ником Скейтсом. Iron Bark был спущен на воду в 1997 году.

Казалось бы, есть у человека лодка, есть какие-то средства — плыви себе в теплые моря и наслаждайся жизнью. Но странный австралиец отправился из Новой Зеландии прямиком в Антарктиду. Плавание на небольшой яхте к ледовому континенту уже само по себе может быть приключением всей жизни. Но Тревор задумал совсем невероятное: проведя в Антарктиде лето, он остался там на зимовку.

Один, на маленькой лодке, без спонсоров, без фанфар, без дополнительного снабжения продуктами и горючим — только с тем, что взял на борт в Новой Зеландии. Рацию он тоже не взял намеренно, так как не чувствовал морального права просить помощи и подвергать чью-то жизнь опасности. И он не погиб. Мало того, после полярной зимы провел в Антарктиде еще все лето и, только когда океан снова начал замерзать, ушел на север, в тропики. Но ненадолго. На его счету еще две зимовки в Гренландии, одна из них в одиночку.

Зачем он это делает? Объяснить трудно. Но не из-за денег и славы. Деньги он тратит свои, спонсоров не имеет, а о зимовке 1999 года в Антарктиде написал в своем блоге лишь в 2011-м, через 12 лет. В этом блоге почти нет комментариев. А теперь остановимся подробнее на зимовке 1999 года.

В ноябре 1998 года Тревор вышел из Новой Зеландии и в январе 1999-го прибыл в Антарктиду с намерением остаться там на зиму. Лето он провел, исследуя побережье Антарктического полуострова и в качестве места для зимовки выбрал Порт-Локрой на острове Винке в архипелаге Палмера, что у самой оконечности Антарктического полуострова (64°50'S 063°32'W). Iron Bark пришел туда в начале марта 1999-го. Там рядом находится первая британская антарктическая база, превращенная в музей, который работает в летние месяцы.

Уже в середине марта стали заметны признаки приближающейся зимы. Пингвины в расположенной неподалеку колонии начали линять, и последнее судно ушло на север до новой навигации, которая должна была начаться только через восемь месяцев. В преддверии зимы Тревор утеплил переборки, отделяющие жилую каюту от форпика и кормовых рундуков, пенополиуретановыми плитами толщиной 32 миллиметра, специально захваченными для этих целей, и вставил в иллюминаторы дополнительные стекла. А еще слил воду из баков, так как с наступлением лета не хотел иметь внутри них 100-килограммовые блоки льда.

С самого начала при подготовке к зимовке он знал, что не сможет иметь керосина достаточно, чтобы обогревать лодку. И, хотя было много моментов искушения включить обогреватель хотя бы на несколько часов, он вынужден был беречь топливо для примуса. Примус был основой выживания, без него было бы невозможно растопить лед и разморозить продукты. Чтобы развести примус, требовалось разогреть керосин с помощью спирта. В свою очередь, чтобы загорелся спирт, часто приходилось подогревать на пламени свечи.

Дни быстро становились все короче и короче, температура все ниже. У Тревора даже сложился рутинный распорядок дня. Утром он быстро одевался, зажигал свечку, разводил примус и топил воду для завтрака, состоящего из мюсли, порошкового молока и кофе. Убравшись, он отправлялся на берег, где вел ежедневный учет фауны. Возвращался к обеду. Обед — обычно блины или лепешки на молоке и яичном порошке. Они очень калорийны и не требуют много топлива для приготовления. После обеда — хозяйственные работы и, если позволяла погода, опять поход на берег. Ужин — рис с тушенкой, бобами и сушеным луком. Раз в неделю Робертсон включал обогреватель на восемь часов, нагревал шесть-семь литров воды, мылся сам и стирал вещи, которые сушил возле обогревателя.

В начале мая поморники, крачки и гигантские буревестники улетели на зиму на север. Морские котики собирались на скалах группами по 30−40 особей. Молодые пингвины, уже подросшие и независимые от родителей, закончили линьку. Папуанские пингвины проводят здесь всю зиму, но они не любят тонкий или битый лед и стараются не ходить по нему. Почти неделю они не ходили к морю, пока голод не сделал их более храбрыми.

Снежный буревестник, самая загадочная птица, тоже появлялся в начале мая. Большая часть ржанок и доминиканских чаек улетела в Южную Америку, но часть их осталась на зиму. Тюлени Уэдделла стали сильно шуметь под водой, видимо, в период спаривания. Они издают серию из трех нисходящих свистков, за которыми следуют три-четыре звука, похожих на собачий лай. Их голоса громко отдавались внутри корпуса лодки.

Каждый вечер Тревор заполнял бортовой журнал, чтобы не потерять счет дням, и пару часов читал при свете свечи. Все его книги промокли из-за конденсата и течей люков в штормовых южных морях и теперь смерзлись. Для чтения ему приходилось снимать правую перчатку и разогревать ладонью правую страницу, медленно читая левую, потом быстро читать правую страницу, чтобы перевернуть ее до того, как она примерзнет снова.

В течение марта, апреля и большей части июня вода в заливе замерзала, когда море было спокойным, но налетающий шторм уносил лед. Шторма случались часто, в среднем дважды или трижды в неделю.

Тревор не мог дождаться, когда залив замерзнет окончательно, чтобы не беспокоиться из-за дрейфующего льда. Подвижный лед сильно шумел и сдирал с корпуса краску, когда его носило ветром туда-сюда. Часто лед был достаточно толстый, было трудно передвигаться на динги, но обычно удавалось пробить канал, подтягиваясь за швартов.

В начале мая солнце скрылось за горами на севере, но, так как Порт-Локрой находится в 100 милях севернее полярного круга, в полдень оно показывалось над горизонтом на несколько минут и даже в разгаре зимы освещало вершины гор. Всю зиму около полудня примерно четыре часа держались сумерки и можно было работать без фонаря.

С наступлением холодов колония пингвинов стала выглядеть опрятнее, так как грязь и помет замерзли и их припорошило снегом. Лодка тоже замерзла. Замерз трюм и рундуки, приходилось думать заранее, если что-то нужно было достать из них. Потолок в каюте покрылся инеем, пол стал скользким ото льда. Каюта стала похожа на мрачную ледяную пещеру, Тревор с трудом засыпал, мерзли руки и ноги.

Наконец, 19 июля лед в заливе, похоже, замерз окончательно. Между берегом и лодкой лед был толщиной девять сантиметров. Тонковатый, чтобы ходить, но слишком толстый, чтобы пробить канал для динги. Тревор переправлялся на берег на досках от банок, подтягиваясь за швартов.

Когда Iron Bark вмерз в лед окончательно, жить стало легче. Теперь швартовы не держали лодку, оставалось только следить, чтобы они не вмерзли в лед, — вытаскивать их каждый день из снега и скалывать все, что намерзло. Менее приятной была необходимость каждые четыре дня срубать лед с носа и кормы. Вопреки бытующему мнению, лед, в который вмерзает судно, тянет его вниз, а не выталкивает наверх.

Лед растет с внешней стороны за счет выпадающего на него снега. Снег своим весом притапливает старый лед, пропитывается морской водой и замерзает, образуя новый слой. Цикл повторяется много раз, и старый лед погружается все глубже. Если на корпусе лодки есть какие-либо выступы, вмерзшие в только что образовавшийся лед, то, опускаясь, он будет тянуть их за собой.

На Iron Bark руль и ватерштаг (цепь, идущая от форштевня на уровне ватерлинии к ноку бушприта), вмерзали в лед, поэтому Тревор обкалывал вокруг них лед ломом и киркой и очищал образовавшийся бассейн от ледяной крошки. Во время этой работы его одежда замерзала от брызг и становилась похожей на рыцарские доспехи. В конце зимы он немного расслабился и позволил ватерштагу вмерзнуть так, что не смог его высвободить. В результате нос лодки погрузился на 30 сантиметров. Это было не очень удобно, но не опасно.

В полуденных сумерках было очень трудно передвигаться: свет не отбрасывал теней, а поверхность, покрытая снегом, малоконтрастна. Тревор частенько падал в невидимые ямы. Гораздо проще было ходить при свете луны, когда небо ясное, тогда все препятствия отбрасывали тени. Он ждал возвращения солнца, как его может ждать только тот, кто пережил полярную ночь.

Наступил июль, солнечный свет с каждым днем все ярче освещал близлежащие горы, и, наконец, тихим ясным днем 21 июля солнце появилось ненадолго над ледником на севере. К середине августа оно уже выходило на несколько часов. Холоднее уже не становилось, и Тревор обрел уверенность, что выживет, если, конечно, что-нибудь не случится. Весной, когда дни станут длиннее, он надеялся пройти маршруты по льду и по берегу, но Антарктика — очень ветреное место, и лед в проливе Ноймайер, за пределами залива, в котором стояла лодка, часто ломался и был непроходим. Было очень заманчиво пройти по ледниковой равнине, начинающейся сразу у Порт-Локрой, но, провалившись дважды в трещины, он решил, что в Антарктиде возможностей расстаться с жизнью и так хватает и не стоит изобретать новые.

В конце августа лед внешней части Порт-Локрой был еще достаточно крепок, и Тревор мог ходить в соседний залив Дориан-Коув, перейдя узкий отрог ледника. Он был так рад возможности посетить что-то еще, кроме залива, в котором стоял, что ходил туда почти каждый день, пока позволяли условия.

Дориан-Коув был частично покрыт тонким льдом, который, скорее всего, сломает первый же шторм. В этом заливе в 1990—1991 годах зимовал Амир Клинк, один из двух человек, которые впервые сделали это в одиночку. В это же время в Антарктиде, на острове Плено, зимовал Хью Долинье. Интересно, почему Амир Клинк выбрал Дориан-Коув, а не Порт-Локрой, который защищен гораздо лучше?

9 сентября появление первого потомства у тюленей Уэдделла отметило наступление весны. Шесть тюленят родились на льду вокруг Iron Bark, большая часть из них — в течение последней недели сентября. Тревор мог различать каждого из детенышей индивидуально по пятнам на шкуре и наблюдал за ростом тюленят, пока они не стали самостоятельными в возрасте около шести недель.

Незадолго до отлучения от матери щенятам был дан первый урок плавания. Похоже, им не очень хотелось покидать надежный лед и нырять в ледяную лунку. Одна из мамаш, отбросив церемонии, просто столкнула детеныша в воду. Скорее всего, только пять тюленят дожили до самостоятельности — возможно, шестого утащил морской леопард, пока он учился плавать.

В начале сентября пингвинов вокруг стало больше. Толстый паковый лед, покрывавший большую часть пролива Ноймайер, затруднял им выход на берег, и они кучковались вокруг Дориан-Коув. 13 сентября пингвины вернулись на мыс Югла, пройдя больше километра по морскому льду, маршируя четырьмя колоннами по 500 или даже тысяче птиц в каждой. Шли осторожно, тщательно обходя серый и битый лед. Морской леопард бросился вдогонку за последней колонной, но не смог догнать и комично заметался по льду от бессильной ярости и разочарования. На следующий день они прошли это расстояние обратно до воды, чтобы покормиться. В течение дня лёд поломало и унесло, поэтому вечером они смогли добраться вплавь до самого берега.

22 сентября на релингах Iron Bark появились первые капли талой воды. Они тут же замерзали в сосульки, но уже явно становилось теплее. При более ярком свете стало видно, как грязно выглядит лодка внутри. Подволок, как в холодильнике, в инее, смешанном с сажей от свечей; столешница и полы покрыты смесью льда и пролитой пищи. Сделать уборку, не рискуя, что губка примерзнет к поверхности, которую моешь, стало возможно, только когда потеплело. Рундуки все еще были промерзшие, и извлечение из них банок по-прежнему было делом небыстрым.

Октябрь был ветреный и снежный. Шторма постоянно ломали лед за пределами Порт-Локрой. Пингвины не могут передвигаться по битому льду, и временами по несколько дней они были не в состоянии добраться до моря, чтобы покормиться. В других случаях им приходилось идти два-три километра по более прочному льду, чтобы добраться до открытой воды. Было еще достаточно холодно, при работе на улице борода смерзалась в ледяную маску.

14 ноября 1999 года пришло первое в этом сезоне судно. Это был James Clark Ross, доставивший Дейва Баркетта и Норма Кобли для работы в музее на острове Гудьир. Тревор знал Дейва с прошлого лета — он был одним из последних людей в Антарктике, использовавших собачьи упряжки. Норм был эколог-орнитолог, кладезь интереснейшей информации. На следующий день пришло первое круизное судно, они спустили трап на лед, и пассажиры отправились на остров Гудьир, а несколько человек — к Iron Bark.

Это был небольшой русский теплоход «Молчанов», арендованный компанией Грега Мортимера, одного из самых известных в Австралии альпинистов. Грега Тревор тоже знал с прошлого года, тот пригласил его на борт поужинать, принять душ, поболтать с пассажирами. Примерно так прошли последующие семь недель. Iron Bark по-прежнему стоял вмерзший в прочный лед, а круизные суда непрерывной процессией прибывали в Порт-Локрой. Дейв и Норм каждый вечер были гостями на борту, Тревор обычно тоже. Переход от полного одиночества к активной социальной жизни получился мгновенный. С психологической адаптацией у Тревора не было никаких проблем, но его иммунная система после восьмимесячного отпуска не справилась с нашествием микробов и он подхватил грипп.

Снег на берегу начал быстро таять. Тревор извлек припрятанные на берегу паруса и поднял их, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. На внутренней стороне корпуса лодки был слой инея, больше 100 миллиметров, он тоже начал таять. Так как трюмный насос все еще был заморожен, воду приходилось вычерпывать консервной банкой. 2 декабря пришла первая в сезоне яхта: Golden Fleece Жерома Понсета пришвартовался к кромке льда у Порт-Локрой. К этому времени там почти постоянно находилось какое-нибудь круизное судно, иногда сразу два.

После Рождества лед у берега подтаял, и для выхода на сушу приходилось пользоваться динги, чтобы преодолеть последние несколько метров. Лодка уже была на плаву, вокруг нее было несколько сантиметров чистой воды. Трюмный насос заработал, вода в раковине стала сливаться, водяные баки разморозились. 4 января 2000 года лед за кормой отдрейфовал в море, Тревор смог выбраться из Эллис-Крик и встать на чистой воде — впервые за шесть месяцев.

Птенцы пингвинов начали вылупляться 6 января. Три волонтера с чартерной яхты Tooloka и Тревор отправились на Iron Bark в Дориан-Коув считать пингвинов. Швартовы в Эллис-Крик все еще оставались вмороженными в толстый лед на берегу. Тревор не хотел уходить, прежде чем извлечет их, чтобы не оставлять там никаких следов своего пребывания. Кроме того, ветровой рулевой лежал где-то на берегу, под снежными сугробами, и, несмотря на многочисленные проталины, его пока не удавалось отыскать.

2 февраля был наконец извлечен изо льда последний швартов и ветровой автопилот, а 3-го числа разыгрался сильный шторм, во время которого в Порт-Локрой пришла британская яхта Alderman. Пару дней Тревор провел в ее компании, после чего отправился на Аргентинские острова. 6-го числа он встретил большую стаю косаток возле пролива Лемер. В проливе Стелла-Крик, освободившемся ото льда всего четыре дня назад, стояли две яхты. Робертсон навестил новую украинскую команду на станции Вернадского и двумя днями позже предпринял попытку пробиться дальше на юг через пролив Грандидьер. Там было много льда и почти нулевая видимость, путешественник быстро сдался и повернул обратно.

Тревор обещал Роду Дауни помочь со вторым сезонным подсчетом пингвинов, поэтому 10 февраля снова вернулся в Порт-Локрой. Двумя днями позже они с Родом при помощи трех пассажиров чартерной шхуны Oosterschelder пересчитали пингвинов на мысу Югла, а 15-го и 16-го числа с экипажем Alderman — колонию в Дориан-Коув.

Уже начал образовываться новый лед, Тревор решил, что пора уходить. 18 февраля он попытался покинуть Порт-Локрой, но в проливе Ноймайер наткнулся на мощный сплошной лед. Аргентинский ледокол, идущий навстречу, сообщил, что лед настолько толстый, что на всех шести работающих машинах их скорость упала до 3 узлов. Пришлось вернуться на ночь в Дориан-Коув, теперь около полуночи уже наступала темнота на несколько часов. На следующий день льда было поменьше, и Iron Bark, лавируя среди обломков айсбергов, перешел в порт Андерсен на Мельхиоровых островах, а 20-го числа, потратив несколько часов на вытаскивание швартовых из-под глыб льда, вышел на Фолклендские острова.

За пять дней прекрасной погоды с легкими и умеренными ветрами Тревор достиг широты мыса Горн. Недолгий юго-восточный шторм был не очень приятным, но совсем неопасным, затем сильный южный ветер устроил ему взбучку у острова Статен и севернее порта Стэнли на Фолклендских островах, где Iron Bark и пришвартовался в 18:30 29 февраля 2000 года.

24 марта Робертсон вышел с Фолклендских островов на Тринидад, где надеялся найти работу. Переход занял 55 дней, включая двухдневную остановку на острове Фернанду-ди-Норонья у берегов Бразилии.

Текст: Игорь Кипорук
Фото: личный архив Тревора Робертсона